Сегодня стоял на балконе, курил и наблюдал за ребятишками — девочками и мальчиками лет шести-восьми, которые возились в песочнице.
Одного из мальчишек окликнули из окошка на первом этаже и он с досадой прокричал в ответ: «Бабушка, мы как раз клад выкапываем! »
Ей-богу, я умилился: не все в этом мире уже испорчено интернетом; остались еще романтики.
И вспомнилось мне, как мы — я, Серега и сестренка его младшая, Нинка — играли на чердаке «в докторов». Ничего «такого» — мы действительно почти спасли-таки жизнь одного живого существа.
Дело было так: Полезли мы с Серегой как-то в воскреный день утром на чердак нашей пятиэтажки — разумеется, именно потому полезли, что лазить нам туда строго-настрого воспрещалось. Ну, и еще потому, что у нас там, в самом торце, был «штаб» — укромный такой закуток, в котором стоял чей-то старый сундук с барахлом и было слуховое окно, открывавшее вид на крышу соседнего дома. Там можно было играть в пиратов и Чапаева; рассказывать друг другу разные истории и вообще — фантазировать. И вот только мы подошли к нашему штабу, как вдруг в окно со страшной скоростью влетает какой-то серый комок, со всего разлета врезается в один из столбов подпорки и падает на сундук.
Смотрим — а это воробей. Лежит на сундуке кверху ж@пой и не шевелится — видать, здорово вписался. Глазки закатил, клюв как-то кособоко приоткрыт и только одна лапка конвульсивно подергивается. От кого уж он там на таких скоростях удирал — неизвестно.
Ну, у Сереги (тут надо заметить, что он старше меня на целый год был и намного авторитетнее и головастее) реакция всегда была будь здоров. Он тут же этого воробья — хвать. А тот только-только, видать, потихоньку от аварии в себя приходить начинает — задышал неровно и, вроде как, зашевелился. А лапка одна так и не подает признаков жизни — висит, что называется, плетью. Тут Серега и говорит: — У него правая нога поломатая. — Сдохнет? — спросил я. — Если перелом вылечить — не сдохнет. Потому что от сердца далеко. — говорит Серега. — Гипс наложить надо. Ну-ка, держи его — я счас.
Я взял воробья в руки покрепче, ничуть не удивляясь тому, что сказал
Серега: его отец был скульптором-любителем, так что Серый вполне мог обращаться с гипсом и глиной и даже сам лепил, бывало, таких глиняных солдатиков — закачаешься.
Минут через пять возвращается Серега со всеми необходимыми для операции причиндалами: гипсовым порошком, баночкой из-под вазелина, папашкиным долотом для обработки камня и литровой банкой воды. А следом тащится его младшая сестра Нинка с куском хлеба в руке. — Ты зачем ее с собой притащил? — спрашиваю. — Сдаст ведь. — Не сдаст, я ей пять копеек на мороженое пообещал. А то она сандаль давать не хотела — говорила, что будет орать, если я ее с собой не возьму. Ты не ссы, я все предусмотрел, — говорит. — На фиг сандаль-то?! — спрашиваю я. — А воробья фиксировать. Ты, чтоль, его держать будешь, пока я гипс буду накладывать? Он же трепыхаться будет, а это опасно — можно еще больше навредить. А у нее как раз размер подходящий.
М-да… Минуть десять мы фиксировали воробья в Нинкином сандалике — затолкали его башкой внутрь и подтягивали ремешки до тех пор, пока он не затих, свесив лапки наружу. Потом Серега по-шурому замесил гипс в баночке и, оттянув правую ножку воробья двумя пальцами, нанес на нее приличный слой раствора. Култышка получилась что надо — если и не размером, то уж формой точно она напоминала палицу Ильи Муромца. Наружу торчали лишь пальчики с коготками. Нинка только лупала глазами и пищала от восторга. — Ну, и че теперь? — спрашиваю я, — долго ему в гипсе ходить? — Ну, вообще-то так: сколько тебе лет, столько дней и гипс носить надо. — говорит Серега. — Этот, видишь? совсем молодой еще. Полгода ему, наверное. Так что к вечеру должно срастись. Вот вечером и снимем.
Мы положили воробья на сундук. Воробей слабо вздыхал после операции. Мы насыпали ему хлебных крошек и поставили рядом с ним литровую банку с водой — на случай, если ему вдруг захочется пить, потому что летом на чердаке под шиферной крышей жарко.
… Вечером, когда мы, вооружившись молотком — для снятия гипса — залезли на чердак, воробья на сундуке не оказалось. — Наверное, очухался и улетел, — предположил Серега. — Как же он теперь с неснятым гипсом будет? — спросил я. — Мешает ведь. — Ну… Что гипс? Обтерхается со временем. Главное, что выздоровел.
Мы молча переглянулись. А Нинка хлопала глазами и молчала…
… И только много лет спустя, на какой-то вечеринке, Нина спросила меня: — Витя, а ты помнишь того воробья? Я ведь тогда сразу не поверила, что он улетел. Я на следующий же день поднялась одна — ох, и страшно же мне было! — на чердак и нашла там, в другом углу, кучку перышек и и рядом — кусочек гипса. Кошка, наверное… Я похоронила этот кусочек гипса во дворе рядом с беседкой. Лопаткой своей выкопала ямку и похоронила…